Сергей Гармаш и его любимые женщины
Бытует мнение, что в артистической среде рыцарей лучше не искать, потому что мужчины, привыкшие к ухаживаниям поклонниц, ведут себя как избалованные примадонны. К счастью, не во всех еще пропал дух авантюризма, и отдельные герои нашего времени не перестали лазить в окна к любимым женщинам! Сергей Гармаш, например, чтобы завоевать сердце своей избранницы, с удивительным упорством штурмовал... балконы.

— Сергей, вы всегда ток настойчивы в достижении цели?
— Чего не сделаешь, чтобы добиться женской благосклонности... Мы жили в общежитиях: я в одном, Инна, моя будущая жена, — в другом. Чужих не пускали, и смельчаки проникали внутрь по пожарной лестнице через балкон третьего этажа — какая-то добрая душа там выбила замок. Я этот путь хорошо освоил: моя Инна о-очень долго не сдавалась.
— Почему?
— Во-первых, я не Ален Делон, а жена у меня — красавица. Во-вторых, я на пять лет старше. Мы познакомились на первом курсе Школы-студии МХАТа. Инне было 16 лет, приехала от мамы с папой прямо со школьной скамьи — такой цветочек. А я — уже после армии, мужчина, что называется, «с прошлым». Это ее настораживало, и она уверяла, что я ей не нравлюсь, надоедаю...
— Но вы не отступит... .—- Я бываю очень упрямым. Это помогает — и в жизни, и в профессии до-
биваюсь чего хочу. Я целых два года вокруг Инны «круги нарезал». Мы вроде как дружили: ходили в кино, на выставки всякие, прогуливались. Инна все это время присматривалась ко мне.
— Значит, вы ее измором взяли?
— Мне несчастный случай помог: я слома! ногу, да так категорически, что чуть не остался на всю жизнь хромым. И тут дрогнуло жалостливое женское сердце.
— Это вы с балкона упали?
— Это у меня так брат погостил. Мы с ним в ресторан пошли, с кем-то там не поладили и жутко подрались. Я месяц провалялся в больнице, а Инна меня навещала. У нас обоих здесь родных никого: она из Одессы, я из Херсона. Из больницы она забрала меня к себе под крылышко, в общежитие, уж не знаю, как ей это разрешили. Три месяца я прохромал на костылях, в гипсе до паха, а Инна со мной нянчилась. С этого ее поступка и началась наша семья.
— И вы сделали ей предложение?
— Да нет, без него обошлись. Конечно, мы решили, что обязательно распишемся. Понятия «гражданский брак», как сейчас, тогда не было. Просто у нас не было денег. Свадьбу нам сделали родители, когда мы окончили институт. А я чуть все не испортил, потому что умудрился очень сильно опоздать: я был в Вильнюсе на съемках в своем первом фильме, заработался и пропустил самолет. Лето, разгар сезона, билетов не достать. Катастрофа невероятная! Пришлось добираться «партизанскими» путями. Инна в красивом белом платье отпаивала наших мам валерьянкой, тетеньку из загса гости взяли в заложницы и постоянно заливали в нее коньяк, чтобы она меня дождалась. В родной дом я ворвался в десять вечера и наконец-то женился. И все закончилось очень здорово: ночь напролет во дворе дома моих родителей шла гулянка, и были там все мои друзья — и одноклассники, и соседи.
— Уродителей свой дом. Они — модис достатком?
— Родители мои, что называется, люди простые: у мамы образование — всего семь классов, она из глухой загещноукра-инской деревушки, всю жизнь проработала диспетчером на автобусной стан-шш. А папа сначала был водителем, потом окончил институт и стал работать на руководящих должностях. Заработал дачу от предприятия. Сейчас они оба на пенсии, прожить на которую невозможно, слава Богу, мы с братом можем им помогать.
— Рома по образованию учитель труда и черчения. На зарплату учителя содержать семью невозможно. Так что он в Москве квартиры ремонтирует. Заработает и едет обратно в Херсон, к семье.
— Ваши родные живут далеко. Нет ощущения, что семейные узы слабеют?
— Только не у меня! В детстве мы с Ромой, правда, жили как кошка с собакой: я на пять лет старше и частенько его шпынял. Но сейчас у нас замечательные отношения. А с родителями мы всегда были очень близки. Я ведь уехал из дома в 15 лет, и дефицит мамы и папы сидит во мне, как заноза. Чтобы я не звонил маме? Такого быть не может. С ней я в той степени откровенности, в какой был мальчиком, мама — моя ниша. У нас фантастическое взаимопонимание: она, например, всегда знает о моем приезде, хотя я никогда заранее не предупреждаю. И скрыть от нее я ничего не могу, она все чувствует, говорит «Я сон плохой видела, что у тебя случилось?»
— С дочерью у вас такие же отношения?
— Я, в отличие от мамы, почти не вижу снов.'А в остальном — да. Я очень хотел ребенка, а позволить его себе мы смогли далеко не сразу, ведь пять лет прожили в общежитии и только потом получили комнатку в коммуналке. Я и жене и себе твердил: «Сын, дочь — мне все равно», а когда родилась Дашка, я про себя отметил: «Эх! Все-таки дочь, не пацан». Но прошел год, она из пельмешка превратилась в человечка, и до меня дошло — Боже мой! Да если бы был пацан, разве я любил бы его так, как ее?
— Даша собирается стать актрисой?
— Мне бы этого страшно не хотелось. В нашей профессии можно существовать, только если тебе без нее жизни нет, как без воздуха. Вдруг это не ее путь? Какая родительская трагедия больше, чем сознание, что у твоего ребенка жизнь не удалась? Дочке 13 лет, она еше не определилась. Она, например, готовит прилично. Мой брат вот недавно научил ее борщ варить. Получилось замечательно, правда, он быстро прокис. Дашка звонила мне в Минск в слезах: «Папа, я не поставила борш в холодильник! А он был такой вкусный, Рома его так хвалил!» Может, она поваром будет. Есть у нее и организаторская жилка. Я говорю: «Развивай это в себе, станешь продюсером, будешь меня в кино снимать».
— Вые женой поможете ей выбрать профессию?
— Вряд ли у нас получится. Инна очень мягкий человек, а дочь характером вся в меня. Я стараюсь ее направлять, но готов в узел себя завязать, лишь бы не давить. На чем-то, конечно, приходится настаивать. К Даше приходит преподаватель английского. Иностранный язык необходим, чтобы не было, как у меня за границей — только и могу выговорить, как урод недоделанный: «Сколько стоит» да «Кофе, пожалуйста». Кроме того у нас бои постоянные из-за чтения. Буду бороться до победного, мой ребенок должен больше читать!
— Вы строгий отец?
— Мы так редко видимся, я так люблю проводить время с дочкой, что на ссоры время тратить жалко. Я ей столько недодал, столько упустил из-за работы своей. Если бы все начать сначала, я постарался бы быть лучшим отаом, чем сейчас. Бывает, конечно, мы препираемся, в ход идут разные методы — и подкуп, и даже наказания. Но — в виде лишения доступа к телевизору и компьютеру. Те лесных наказаний я не применяю. Хотя меня самого папа ремнем прикладывал как Сидорову козу.
— Почему?
— Ребенком я и дрался, и стекла бил и хулиганил. Мог подбить весь класс вместо урока пойти в кино на «Фантома-са», мог спичек в дверной замок напи хатъ, чтобы урок сорвать. Какое-то вре мя у меня даже было два дневника—для отметок и по поведению. Два раза меня из школы исключали. Вот папа меня за мои фокусы и лупил. И правильно делал.
— То есть артистом вас сделал папин ремень?
— В театральное училище я поступил благодаря маме. Сам я увлекался парусным спортом и собирался в мореходку. Хотя мне это не светило с моими успехами в точных науках: сети бы мне сказали: «Вспомни один из законов Ньютона, и тебе отменят смертную казнь» — пришлось бы меня казнить. Я оканчивал восьмой класс, совершенно не зная, что буду делать дальше. И вот однажды купила мама справочник для поступающих, я полистал, краем глаза посмотрел, гае экзаменов поменьше, обронил: «В театральный, что ли, пойти» — и отбыл на соревнования. А мама по-тихому поехала в Днепропетровск и сама сдала мои документы в училише. Так делать было нельзя, не положено, но она стала говорить: «Пожалуйста, он у меня такой маленький (я тогда был маленького роста), он на соревнованиях» — и... уговорила приемную комиссию!
— Вы сразу поступили?
— Сразу, но не без приключений. Я ведь не удосужился прочитать, что в театральном творческий конкурс имеется. Так что приехали мы с папой на первый экзамен и выяснилось, что я, как гово-
рится, не в теме. Пошли мы на бульвар, папа надо мной грозно навис, а я стал учить басню. Я не боялся провалиться, мне, по большому счету, было все равно. Интересно с отцом в другой город прокатиться, вот и все. Но я все-таки поступил. Учился поначалу очень слабо, в первом семестре был на грани исключения, особенно у меня этюды не получались, и я их просто ненавидел. Потом втянулся и выучился на артиста кукольного театра, специализация была такая. Пошел работать в театр родного города. Мы колесили по поселкам, колхозам, играли для детей в клубах. Такое семейство на колесах: пять-шесть человек бригада, водитель и администратор, бьио романтично и весело. Я к тому времени вырос, стал выше ширмы и работал на полусогнутых. В кукольном театре есть такая вещь, как живой план, сокращенно «же-пэ». Это когда выходит актер, ведущий,
вместе с куклами играть. Мне стали нравиться драматические отрывки, захотелось на большую сцену. Я решил, что обязательно буду учиться дальше. Но осуществить это мне удалось только через два года — меня призвали в армию.
— Жаль потерянного времени?
— Ничуть. Думаю, армия мужчине не помеха. Конечно, сначала было трудно. Я хотел попасть в военный ансамбль в Одессе, а оказался в строительных войсках в Бологое. Помню первый день: проснулся лысый, погнали всех в одинаковой форме на 20-градусный мороз на зарядку. Только вчера выпивали, веселились... Стало грустно, я вспомнил маму и дом... А потом привык. Я там многому научился, что мне в жизни пригодилось: я умею руками работать, могу быть бетонщиком, стропальщиком, так что, если сейчас всего лишусь — не пропаду... Отслужив, я поехал Москву покорять —
и с грохотом провалился на первом туре : в Щепкинском училише! Мне сказали: «Молодой человек, у вас ужасный украинский говор, у вас уже есть специальность, поезжайте домой и работайте себе на родной Украине». Я был убит и раздавлен. Но я же упрямый... Провалился я в пятницу. Три дня слонялся по городу. Мне требовалось полное одиночество. Съездил в Третьяковскую галерею, на ВДНХ, в Парк культуры — в разные более-менее известные немосквичу места. Я бродил и думал.
— И до чего додумались?
— В понедельник пошел в Щукинское училище на прослушивание. Волно-1 вался жутко, коленки трястись, но я взял себя в руки. И прошел на второй тур. В тот же день рванул в Школу-студию МХАТа — сразу я туда и не рыпатся, думал, куда мне, это же вершина, космос! А тут — кураж появился. И я сразу прошел, причем и первый, и второй туры — в один день. Минуя третий тур, меня взяли на конкурс. Мало того, на следующий день, перед этим конкурсом, я еще и в ГИТИСе тоже прошел на второй тур. Так что все, что тогда хотел, я себе доказал. Вернулся в Школу-студию, прошел конкурс, сдал экзамены и стал учиться. Между прочим, из 3200 человек приняли всего 28.
—Дальше все пошло как по маслу?
— Как бы не так. Окончив институт, я показался почти во все театры Москвы, и меня нигде не приняли. Пришлось снова «уйти в себя». Я заменил репертуар, с которым ходил на просмотры, и сразу получил работу в Питере, чуть было не уехал туда. Но напоследок все-таки решил попробовать штурмовать «Современник». Я читал монолог Мити Карамазова. Сперва мне сказали «Нет, мы монологи не слушаем», но я их уговорил. И выслушали до конца, хотя монолог длится 19 минут—невероятно много. Когда я дочитал его, то нутром почувствовал: я буду работать в этом театре! И работаю здесь до сих пор, вместе с женой, это наш второй родной дом.
— Значит, вы довольны жизнью?
— Если решаешь: «Все, я это уже сделал» — пора памятник себе мастерить, что еще остается? Да, я доволен — у меня замечательная семья, есть мой дорогой театр, я много работаю. Но подводить итоги пока не хочу. Предпочитаю строить планы.
— Ио чем вы мечтаете?
— О собственном доме. Мы с женой построили хорошую квартиру, но жить на земле, а не в городских коробках — другое дело. Если бы я был очень богатым человеком, то купил бы себе яхту и отправился путешествовать, потому что любовь к морю, к парусному спорту сохранилась до сих пор. Я хочу, чтобы моя дочь нашла свое место в жизни, чтобы у родителей моих было все хорошо.
— А о громкой славе не мечтаете?
— Нет такого, что сплю и вижу. Несмотря на пятьдесят ролей в кино, честно скажу: до съемок в телефильме «Каменская» популярности мне не хватало. Меня узнавали, но сегодняшняя известность, безусловно, пришла от «Каменской» и телевидения. Дело не в амбициях — для любого артиста это результат жизни и работы. Так что когда тебя знают и узнают — это приятно.
— Как вам работалось над «Каменской»?
— В замечательной атмосфере. Продюсер Валерий Тодоровский и режиссер Юрий Мороз позволяли артистам много импровизировать. Например, в одной серии я Каменской говорю про начальника — «козел», «дурак престарелый». А потом узнаю, что везде микрофоны, он все слышал, и начинаю перед цветочным горшком извиняться — это Лена Яковлева придумата на ходу. Разные реплики, типа «Девушка, спасибо вам, дай Бог вам мужа-электрика», выскакивали прямо в кадре. И получилось, что мой Короткое
— человек, склонный к грубоватому юмору. А я и не стремился, чтобы он был весь рафинированный. Я шел от себя: каким бы был Коротков, если бы я, Сережа Гармаш, был работником МУРа.
— Откройте секрет, роман Коротхо-ва будет иметь продолжение?
— Мы уже сняли новые серии, там будет все очень лихо закручено. Короткову жена устраивает постоянно жуткие скандалы, потом у него умирает теша. И после очередных воплей жены: «Гад, идиот!» я убегаю из дому и прихожу к любовнице Люсе. Она говорит: «Вообше-то я замужем», но я ее уговариваю, мы снимаем квартиру, живем вместе. Но тут у меня воруют дочку, я возвращаюсь к жене, а потом опять бегу к той, другой, как-то мириться. В общем, мечусь между двух огней, очень неровно, все как в жизни.
— Вы, простите, почему так уверены, что это «как в жизни»?
— Догадываюсь. Я, видите ли, уверен — никогда не говори «никогда». У меня замечательная жена, я очень люблю свою семью. Но вдруг, к примеру, Инна в кого-нибудь влюбится... Так что зарекаться не стану — вот, мол, этого со мной никогда не случится.
— И что вы будете делать, если вдруг такое произойдет?
— Завоюю свою жену обратно, что же еще?!

Материал: журнал "7 дней" №10 2002г. (17.02.2003)